"Версты"

Руководитель и основатель Et cetera Александр Калягин крайне осторожен в формулировках творческой программы своего театра. Вообще, видимо, боязнь манифестов и формул — одна из характерных особенностей актеров — художественных руководителей. Насколько легко и красиво делятся своими планами и проектами, задачами и целями руководители-режиссеры, настолько осторожны в своих высказываниях Джигарханян и Ширвиндт, Табаков и Калягин. Актерская выучка: показать, а не рассказывать.

«Необщее выражение» лица театра с Нового Арбата и целенаправленность усилий его руководителя осознается постепенно, складывается, как в мозаике, из сопоставленных рядом имен приглашенных режиссеров, из выбора репертуара. Последняя постановка Et cetera — фарс Альфреда Жарри «Король Убю». Я спросила Александра Калягина, чем уму приглянулся этот сквернослов, мерзавец, трус и узурпатор — папаша Убю? Или это способ высказаться на какие-то злободневные темы?

• Я, честно говоря, не очень верю актерам, когда они начинают объяснять, что они выбирают роль, когда их волнуют какие-то темы — материнства или защиты добра. Помню, как прочел в каком-то интервью Смоктуновского про то, что в своих ролях он исследует тему добра в человеке… Это звучало как-то фальшиво. Я потом все хотел подойти и спросить, что он имел в виду. И не решился. Не потому, что он был как-то особенно недоступен: гримерки рядом, курительное место одно на всех. Да и сам Иннокентий Михайлович держал себя просто и даже застенчиво… Но все-таки спросить я не решился: нехороший блеск в глазах неминуемо выдал бы мой скепсис по этому поводу. Я убежден, что актер выбирает роль по каким-то настолько смутным и неясным ему самому основаниям, что пытаться это объяснить — все равно что объяснять, почему тебя потянуло к той или другой женщине. В ком-то удивили глаза, в ком-то ноги, а в ком-то, не знаю, манера сидеть или жестикулировать. Или там — запах духов. Почему актер «западает» на ту или иную роль — это из области запахов. Это вторая постановка Морфова в нашем театре, и судить о результатах не мне, а вам. Но жаль, если в спектакле расслышат только бранные слова или запомнят трюки. Мы ставили перед собой довольно серьезные задачи, и работа, поверьте, была проделана огромная. Здесь только малая часть материалов, которые мы использовали.

В кабинете у Александра Калягина на столе лежит груда альбомов фотографов, художников, графиков Европы и Америки, запечатлевших лица ХХ века: бизнесмены, политики, актеры, короли мод, военные. Калягин берет один из альбомов и с любовью листает страницы галереи карикатур, нежно обводит пальцем одутловатое лицо: «вот это подсказало кое-какие мотивы гримов»… Тон внезапно становится гнусавым, и на месте почтенного, респектабельного руководителя театра вдруг возникает ругатель и обжора, трусливый, наглый, бесстыдный, неотразимый папаша Убю. Так выглядывает лицо злодея из окошка почтенного буржуазного дома. Он появляется на сцене в красном беретике, широченных шароварах, оглядывает зрительный зал…

«Де-ерьмо», — с вызовом и наслаждением произносит актер первые строчки Альфреда Жарри. Написанный 14-летним мальчиком для кукольного театра, этот фарс стал манифестом и лозунгом целой плеяды «революционеров искусства», потом разделил судьбу всех манифестов и лозунгов — был прочно забыт. И вот теперь болгарин Морфов решил на русской сцене воссоздать историю небольшого путча в маленькой стране, узурпаторское правление с повешением одних и карательными экспедициями против других, с военным походом на соседнюю великую державу Россию.

В предпремьерных интервью режиссер говорил о политических аллюзиях сегодняшнего дня, но надо сказать, что Морфову удалось поставить спектакль одновременно веселый и не бессмысленный, соединив откровенную условность и натуралистическую достоверность, драматизм и шутовство, сквернословие и чистую лирику, занимательную игру и гражданский пафос. На сцене едят настоящие сосиски и вешают за подмышки, взаправду ругаются и условно дерутся. Морфов изобретательно использовал не слишком богатую выразительными возможностями сцену Et сetera: путч разыгрывается на киноэкране перед заинтересованными зрителями. «Путчисты» свободно переходят с экранного пространства на сценические подмостки и обратно. Если стоящий у экрана капитан Бордюр (Сергей Новиков) бьет короля Венцеслава (Сергей Плотников) ногой в живот, то фигура на экране корчится от боли. Кукольная фигура папаши Убю в исполнении Александра Калягина обретает масштаб и размах. Из памяти уже не изгладятся злые глазки и неожиданный перепад интонаций от хамства до визга.

Давно Александр Калягин не был на сцене так свободен, так раскован, так по-актерски счастлив и доволен собой. Он нашел для своего героя то соединение цинизма и ребячества, когда непонятно: перед тобой избалованный инфант, который не ведает, что творит, или расчетливый лицемерный злодей. Его Убю потребляет окружающий мир с увлечением, с каким он поглощает свои сосиски. После трагического и человечного Шейлока в шекспировской трагедии Калягин показал, что жесткий фарс вполне в его актерском диапазоне.

Что премьера в Et cetera станет событием, было понятно из состава имен Жарри-Морфов-Калягин, но в результате получилось больше, чем событие, — хороший спектакль в редком для русского театра жанре политического фарса.