Александр Калягин — один из очень немногих всенародно любимых актеров — не отказывается от встречи с представителями прессы, хотя отношение к журналистам у него неоднозначное. Артист твердо убежден, что он и его коллеги играют на сцене и в кино для многочисленных зрителей, а не для того, чтобы восхитить и очаровать критиков. И все-таки мне удалось «разговорить» его…

 — Какое чувство лично у вас, Александр Александрович, вызывает наше «сегодня»: ужас, восторг или —?

 — К сожалению, политики врут, а люди голодают. Многие негативные моменты нашей жизни я очень остро переживаю. Меня возмущает все, что происходило да и происходит в Чечне. Грустно осознавать, что жизнь человека в России ничего не стоит. Люди оказываются в центре государственного молоха. Меня сейчас чаще посещает пессимистическое настроение. Но я стараюсь все правильно оценить, понять и идти дальше. Сейчас важно не потерять ритм жизни, ни в коем случае не впасть в депрессию.

 — По вашему мнению, что есть сегодня составляющие театральной удачи?

 — Я закончил Щукинское театральное училище, формировался как артист в лучших традициях Вахтанговской школы. Почти всю жизнь работаю во МХАТе. Во мне как в актере сочетаются школа «представлений» и школа «переживаний». В любом спектакле должна быть глубокая внутренняя проработка образов, но обязательна и яркая театральность. Работая над спектаклем сегодня, режиссер не может думать только о себе, он должен понимать, что актеру тоже есть что сказать со сцены. А главные составляющие современных постановок — это тонкий психологизм и яркая форма.

 — Нынешний зритель другой, чем десять лет назад?

 — После каждого выхода на сцену пытаюсь проанализировать, дошла ли моя игра до зрителей, была ли принята публикой. Да, зритель стал другим. Актеры и режиссеры раньше завораживали публику иллюзиями, намеками на скрытый подтекст, полуправдой. Сейчас нужно другое. Сегодня все говорят, что думают. И зрителям нужно, чтобы было хорошо видно, слышно и понятно. Однако поклонники театра отнюдь не примитивы, просто публика хочет обманываться, веря, что так, как любят, страдают и умирают герои на сцене, бывает и в жизни.

 — Вы руководите театром. Является ли это следствием того, что актеру Александру Калягину стало тесно в рамках профессии?

 — Для меня игра на сцене — колоссальная радость. Спектакли могут быть тяжелыми и легкими. Но для меня актерский труд сопряжен с удовольствием творчества, хотя с годами он не становится легче. У меня нет режиссерской практики, но мы решили организовать театр со студентами, у которых я преподавал. Пока о достижениях нашего театра «ЕТ СЕТЕRА», что в переводе с латыни — «и так далее, и прочее» говорить рано. Но мы будем учиться у Театра, а Театр будет учить нас.

 — Было ли избрание вас председателем СТД резким поворотом в судьбе?

 — Нормальный поворот. Сегодня выбрали меня, а завтра — другого. Но я стараюсь делать все для моих коллег и в социальном плане, и в творческом, в организации фестивалей и гастролей.

 — У вас интересная и разнообразная жизнь в искусстве. Не было желания написать мемуары?

 — Просто писать о своей жизни не хочу. Мемуары — это финальная точка в жизни человека. Мне пока не хочется думать о финише. Да и смогу ли я? Захочу ли правдиво рассказать о своей жизни? А если не правдиво, то стоит ли? Кроме того, мне кажется, мемуары должны быть подкреплены новыми актерскими методологическими открытиями, упражнениями и импровизациями для молодых коллег по труду, только тогда они значимы. Пока я не готов впустить в свой внутренний актерский мир.

Готовясь к разговору с Александром Калягиным, я боялась разочарования. Часто бывает, что актер, даже очень талантливый, в общении неискренен, неинтересен. Играет еще одну роль, рисуется. Но мой собеседник, поверьте, оказался общительным и терпеливым. И он всегда такой, когда речь заходит о Театре.

Юлия Миронова
Молодость Сибири, апрель, 1998